В чем заключается кошачье решение спора о реформе?

Об Израиле и Западе. Демонстрация миллиона кошек, требующих и мяукающих: Де-мо-гра-фи-я!

Мне приснилось, как толпы кричат: "Де-мо-кра-ти-я", а им навстречу другие толпы вопят: "Де-мо-гра-фи-я" (Источник)

В чем коренная причина падения Израиля? Проблема Израиля в том, что он слишком отождествляет себя со своей проблемой. Так он сам становится своей проблемой, когда в нем не остается ничего, кроме его проблемы. Возьмем, к примеру, изменение государственного строя – виновны ли в этом правые? Может быть, виноваты левые? Или, возможно, сама вина? Более ли экстремальны израильтяне, чем другие народы? Нет, даже менее. Но они более инфантильны: Ид и Эго в обществе сильнее, чем Супер-эго. Израильтяне всегда обеспокоены демографией, сначала арабской – а в итоге еврейской. Почему? Потому что дети – это высший класс в израильском обществе, будущее. Самые настоящие израильтяне. Поэтому они (кто это – они?) агрессивны, эгоистичны, дерзки, уродливы, неопрятны, не подавлены – и свободны. А их дети – самые экстремальные дети в мире. Папа, купи мне, мама, обслужи меня. И что такое детское общество? Общество "братьев".

Израиль – не общество взрослых. Оно лишь поддерживает фантазию об ответственном взрослом. Но он начал первым. Нытье и жалобы – это отличительный знак еще со времен пустыни. Мы провозглашаем создание детского сада. Независимость в Израиле – это идея детства (я! я!), а не зрелости. Поэтому нет ответственности. Отсюда израильский исторический механизм ведет к инфантильности, а не к какому-либо прогрессу. Это не роман воспитания, а картонная книжка. Обучение идет назад – путешествие к себе, к влечениям, к субъективным ощущениям. Путешествие прочь от внешней реальности, к внутренней политике – и фантазии. Братские ссоры – это детские ссоры. Но только понарошку, без гражданской войны, упаси боже. И не дай бог говорить о связи между инфантильностью и рождаемостью. Кто такой израильтянин? Ребенок в дурацкой панаме [тембель]. Мы не лицемерны, как воспитанные гои – мы прямолинейны, говорим напрямик, выражаем себя – и не усваиваем внешнюю реальность. Наш общественный договор – это эксперимент в естественном состоянии – мир без взрослых. Земля вожделенная детьми: здесь принцип удовольствия победил принцип реальности. Демагогия против педагогики, движение свободы!

Изменение государственного строя – не причина, а симптом. А Израиль – это отождествление с симптомом. Инфантильность – не только удел правых – левые тоже инфантильны. Поэтому они не способны выдвинуть единственное требование, которому популистские правые не смогли бы отказать по причине внутреннего противоречия (или отрицать его – как реальность, потому что оно не часть внешней реальности, а внутренней), и если бы левые встали за него, они бы победили: требование референдума по изменению государственного строя. Как и правые, левые способны только говорить: я хочу! я хочу! То есть снова и снова говорить (что говорить? кричать! и как можно громче, потому что это решит) чего они хотят – и ждать, что им дадут то, чего они хотят (идея демонстрации, или даже истерики – лечь на пол на шоссе Аялон и бить ногами по воздуху). Они не способны представить себе требование механизма ответственности и достижения согласия, то есть такого, в котором они могут и не получить того, чего хотят. Популистские правые, утверждающие, что народ за ними и что большинство решает и что это демократия (прямая!), крайне затруднились бы противостоять центральному и всеобъемлющему требованию референдума, само существование которого было бы победой левых, по принципу выигрыш-выигрыш: чтобы реформа прошла, она должна была бы сильно сдвинуться к центру, а если бы не сдвинулась – не прошла бы. Люди (какие люди? дети!) отвращаются от перемен. Но и левые хотят спорить – не побеждать. Высший израильский моральный императив: только не быть ответственным – а возлагать ответственность. Является ли сопротивление средством или целью?

Почему такое тривиальное и очевидное решение исчезло из дискурса? Из СМИ? Или из понимания лучших наших сынов? А когда оно мерцает, оно отказывается распространяться и проникать в сердца? Потому что это самодисциплина. Супер-эго. Оно требует изощренности – я не просто требую получить то, чего я только хочу, а нечто, с чем и другая сторона отождествляет себя и видит в нем источник своей легитимности ("народ"). По сути, это радикализация требования правых – власть народа – и поэтому она эффективна. Но что если мы проиграем на референдуме, спрашивают левые? Что будет, если, не дай бог, мы не получим того, чего хотим? Ведь наше требование – это то, чего мы хотим (тавтология! не так ли?) – возможно ли вообще иначе, с логической точки зрения, или это (внутреннее) противоречие? И тот, кто способен признаться себе – принять саму возможность – что он может не получить того, чего хочет, что ему "полагается" – не настоящий ребенок. Лучше быть правым ребенком, чем ошибающимся взрослым. Логика младенца должна быть простой – это ее сущность, и отказ от этого – это отказ от самой инфантильности: у птицы души мозг птичий.

Но от кого бежит израильский ребенок? Каков его взрослый мир, который так его пугает? Является ли корень его еврейскими корнями, где сыны Господа Бога вашего, превратились (в его отсутствие) в ссорящихся братьев, разрушающих дом? Ведь евреи уже две тысячи лет не живут под своим небесным отцом, а существовали в земном подчинении общему обществу, и жили в нем детским существованием, под обществом-матерью, культурой-отцом или под покровительством помещика [прица] (которые нередко были бьющими родителями). Что является, на уровне общества, детским эквивалентом гражданского общества? Дочернее общество – община. В отличие от национального общества, ответственного за свои действия и хозяина своей судьбы, вечный еврей стал вечным ребенком – и вечно отвергнутым: всегда слабым, зависимым, нелюбимым, пасынком, нежеланным. И когда такой освобождается, хочет ли он быть взрослым и большим, как гой, или же предпочитает вернуться к освобожденному детству, где он сможет быть по-настоящему ребенком? Что случится с тем, кто уже не пытается отчаянно принадлежать и быть любимым, с черной овцой, превратившей свою шкуру в пятнистую? Для евреев, в отличие от христиан, не Бог был подавляющим родителем (а может быть, воображаемым другом детства). Кто был отцом? Запад.

Следовательно, проект цабра [коренной израильтянин] следует понимать противоположно декларируемому: отрицание диаспоры – это не боль роста или нормализации – а эдипально-инфантильное движение. Речь идет не о подростковом бунте против отца – а о бунте впадения в детство. Отрицание изгнания – это и есть отрицание Запада, которое есть: отрицание культуры. Ведь (и здесь стоит сказать непопулярную правду): не существует другой культуры. Вопреки всему плюралистическому льстивому прихорашиванию, нет культуры кроме западной (в истинном смысле слова, то есть культуры, в которой действительно живет сфера культуры, и в которой вообще существует понятие "культуры" в его культурном, то есть западном смысле). Причинность обратная: не юридическая революция привела к концу израильской культуры, а ее (анти)культурная революция, революция подгузников мяу. И она фактически завершилась уже поколение назад, около трех десятилетий (кто-нибудь помнит хоть одно великое произведение, родившееся с тех пор и до сих пор?).

Поэтому не так уж жаль Израиль, ведь Сион не создал ничего достойного упоминания или ценного в двухтысячных годах, и здесь нет никакой сцены, которую жаль было бы потерять в какой-либо области. Хайтек-предприятие светского сионизма – это величественное предприятие примерно как поселенческое предприятие религиозного сионизма. Все это узколобая инженерная афера без видения (поэтому она бесконечно использует это слово – и притворяется, как все культурные загрязнения используют ее имя всуе), и успех в нем материалистический и нуворишский, бесстыдный и лишенный какого-либо значения. Израильская мечта пуста, как Израиль. В ней нет творческой глубины или реальной инновации, она аппликативна и плакатна – и действительно вся состоит из приложений и реализаций. Не прорывы – а самые тривиальные применения, которые можно продать (как инновационные). Ее восприятие как вершины израильских достижений и явного чуда, которое нужно сохранить, свидетельствует о низком уровне и скотстве государства больше, чем любая "реформа". Наоборот, еврейскую надежду можно увидеть именно в обновлении традиционной эмиграции и странствий к следующей станции, поскольку здесь уже ничего не вырастет. Отсюда разлом, создаваемый реформой, – это как раз возможность для созидательного разрушения: разрушения хайтек-предприятия и перемещения еврейской культуры (и иврита!) за границу, для ее нового соединения с великой культурой – культурой Запада. Возвращение к великому достижению, которым было еврейство в современную эпоху. Мы попытались. Пришло время для самоанализа, посмотреть в зеркало – и двигаться дальше. Вперед от Израиля.

Зрелость – это способность признать реальность – и отпустить. Но что же на самом деле произошло с нами около начала девяностых? Умерло целое поколение творцов, последних, кто создавал здесь формальные инновации: Волах и Авот, Лескли и Авидан, Авива Ури покончила с собой, саббатианцы [последователи Шабтая Цви] заболели сердцем – одна звезда вернула душу, а другая продала ее проклятой Тане, Пауль Бен-Хаим и Гершом Шолем опередили, Левин и Перлов опоздали, йеке [еврей немецкого происхождения] Лейбович был точен, возможно, "Одиночные проникновения" или "Жизнь по Агфа" (очень несовершенные произведения) еще имели ценность, Керет (многообещающий ребенок той эпохи?) замолчал и застрял (как ребенок, конечно), и даже старики впали в детство – Карван уехал за границу играть в кубики, Гершуни в гуашь, Зах угас, и это примерно все... (кого-то забыли?). И по правде говоря, невозможно найти какую-либо культурную область кроме литературы (и особенно поэзии), в которой у Израиля как общества было какое-либо значительное достижение даже до этого. Верно, что в областях науки и разведки было несколько достижений с тех пор, но это не достижения израильской культуры и не живут в ее сфере (и действительно их контакт с ней незначителен): первая международная – а вторая секретная. Возможно ли, что были значительные достижения в мире йешив? Действительно были. Но они не были израильскими достижениями. Миру ничего не не хватало бы, если бы государство Израиль не существовало в течение трех десятилетий с тех пор. Умерло поколение рожденных в Европе и детей европейской культуры, и кто остался? Варварские дети и дикие аборигены. Но кто эти европейцы вообще? У них нет детей!

Как смешно, что основатель главного движения одичания Израиля был гениальным утонченным переводчиком, которому лучше было бы заниматься литературой, а не политикой, и не освобождаться из тюрьмы, а закончить перевод Данте. Жаботинский хотел расширить Европу до Евфрата ("мода на арабески"), а получил еврейско-арабское государство, похоронившее западную чувствительность, которая была в нем – и в нем самом, очкарике. Израильская комедия ведь построена на образе восточного простонародного персонажа, поразительно грубого, который давит ашкеназа, а Запад – это прежде всего определенная эстетическая атмосфера, что достойно и что нет, берущая начало у греков – не у нас. Ведь что характеризует греков? Та самая грация, которой не хватает как в хайтек-предприятии, так и в поселенческом проекте, и то отвращение к уродству, которое объединяет и строительство на территориях, и поверхностное строительство израильского инженера, которым он так гордится – он халтурит с безответственной легкостью, специалист по времянкам, импровизирует и быстро продвигается и ломает вещи, без какого-либо целостного и гармоничного понимания или стремления к нему. Красота! Для него это циничное выражение. Израиль по своей сути инженерное достижение – а не духовное. Израильскость – это анти-эстетическое достижение, и поэтому не стоит удивляться отвращению, которое она вызывает у европейцев.

Ведь кто этот Запад, над которым израильтяне любят превозноситься? Речь идет о примерно миллиарде людей – в Европе, Северной Америке и дальнем Востоке Азии – которым принадлежит по сути все, что есть в нашем мире. Китай – духовный карлик по сравнению с Западом, в то время как евреи внесли в Запад вклад наравне с французами, немцами и англичанами, но никто так не раздувается от самодовольства и мании величия благодаря достижениям евреев диаспоры – и не позорит их безгранично – как израильтяне. Израильтяне всегда будут обвинять Запад в Холокосте и рассказывать себе, что самые культурные нации оказались самыми варварскими, чтобы освободиться от всякого культурного бремени. Но в целом Холокост в Западной Европе (и даже в Германии) был совершенно иным явлением, чем на Востоке, со значительно более высокой выживаемостью, меньшим сотрудничеством и без настоящих гетто – западная культура действительно служила сдерживающим фактором. Почему даже полное разрушение, причиненное войной, быстро сменилось экономическим чудом во всех странах Оси? Потому что легче восстановить инфраструктуру, чем построить несуществующую, и то же самое с духовным разрушением. Но израильтянин всегда будет рассказывать себе, что если бы только существовал ЦАХАЛ, он бы нанес поражение вермахту или победил Римскую империю, спас нас от Запада, и тогда мы бы зажигали ханукии в Храме на Рождество. Здесь я остался тем, кем был когда-то давно. Что еще всегда возвращает меня к тому забытому детству... Разве вы не видите духовного превосходства народа Израиля над греческой материальной культурой?

И вот еврейский вопрос: почему гимнасий действительно так заботился об эстетике тела, не меньше чем об эстетике духа (в мусическом образовании)? Именно потому, что речь идет об эстетическом воспитании, а эстетика – это чувствительность к целому, к гармонии, к балансу, к правильным пропорциям (отсюда и ее глубокое моральное значение – этика, проистекающая из эстетики), и поэтому также к сочетанию формы и содержания, материи и духа. За всю историю человечества было только три значительные культуры, к достижениям которых все остальные даже не приближаются. Две из них были культурами железного века – греческая культура и еврейская культура, а их слияние стало современной западной культурой. "Хотим" ли мы быть частью Запада? Нынешняя борьба в Израиле вокруг реформы идет между теми, кто хочет думать, что принадлежит Западу, и теми, кто хочет думать, что не принадлежит Западу, причем оба занимаются самообманом. У нас есть другая страна – но у нас нет другой культуры. Большая ошибка израильского образования была не в том, что не учили Танах, а в том, что не учили Гомера, который позволил бы здоровый светский подход и к Танаху: эстетический подход. Была ли ошибка в отсутствии "гражданского образования в школе" или в том, что не изучали "Государство" Платона?

Но у нас нет учения – есть воспитание. "И расскажешь сыну своему" превратилось в "И расскажешь себе", с инфантильной идентификацией с ребенком, со всеми кашками и бабушкиными сказками, а не зрелой идентификацией ребенка с культурой. Так кто здесь свет, а кто тьма? Маккаби против Панатинаикоса (что почти как Антиох!). Слышали, дети? Культурная нищета Израиля, скатившаяся к общей нищете ума, проистекла не из недостатка углубления в источники еврейской или ивритской культуры, а из отсутствия слияния с греческой культурой – которая соединилась бы с ними в западную культуру. Нет новой культуры – есть отсутствие культуры. Сегодня нет больше еврейской культуры, отделенной от греческой, то есть от западной. Мы не можем не быть частью (как бы мы ни злились на Холокост, который, как известно, является результатом эллинизма).

Да – у нас есть только один культурный вариант, и у нас нет – никогда не было – возможности создать новую культуру (западную? восточную? ивритскую? израильскую? иудейскую? ханаанскую?) с нуля. Большая иллюзия. Гюбрис – и первородный грех – а теперь: трагедия, конец которой – катарсис. На иврите можно писать и в Париже, и в Риме. Поэтому следует приветствовать реформу, которая является возможностью заново наполнить редеющие еврейские общины в Европе интеллектуальными силами и творческими умами, которые были растрачены здесь впустую, и оставить позади весь этот хлам. С последней надеждой для Израиля: чтобы большое животное не опозорило еврейский бренд слишком многими военными преступлениями. Хотя Израиль является антикультурным проектом, он еще не полностью распался с человеческой культурой, хотя здесь не существует идеи "красивого поведения". Мораль – это праведность – самооправдание – а не эстетика.

Но только эстетика (а не закон) предотвращает превращение свободного индивидуализма в детский эгоцентризм. Потому что самоэстетика – это основа культуры, а самомораль – источник варварства. Человек ведет себя красиво для себя, независимо от других, в то время как моральное поведение – для других, независимо от самого человека. Что общего у уличных животных с домашней кошкой? В них нет ни элегантности, ни чистоты, ни благородства, ни нежного бархатистого меха. Нет грации. В современном демократическом режиме демос – это Ид, правительство и политики – это Эго, а конституционно-правовая система – это Супер-эго. Что удивительного в том, что Израиль пытается снять с себя все ограничения влечений? Я уже настоящий мальчик – я спускаюсь с ниточек. Нет формы этому поведению. Потому что форма – это ограничения, эстетика – это среда и атмосфера, а идеал "красивого" расположен в "окружающих светах". Из здешнего городского уродства уже не вырастут цветы.

А что если мы будем чужеродным растением на Западе? Всякий, кто задает этот вопрос, не понимает сущности Запада, чья сила в его расщеплении, рассеянии и индивидуальной конкуренции (разделение не баг, это фича). Точно как политическое разделение и постоянная борьба и соперничество между полисами в древней Греции, и одержимые институционализированные соревнования, принятые там от образования до зрелости, как в атлетике, так и в областях муз (нам бы такие литературные конкурсы как племенной костер). Как грек празднует? В соревновании. Это ритуал. И почему из всех видов спорта греки сосредоточились и влюбились именно в борьбу? Именно из-за борьбы – самого прямого открытого (и обнаженного!) и конкурентного личного противостояния с другим человеком, тело к телу (даже больше чем опасный бокс), в игре с нулевой суммой по своей сути. В отличие от бега (время) или метания диска (расстояние), нельзя бороться в одиночку. Это спорт субъектов. Кожа к коже.

И что предотвращает распад на атомы – и войну всех против всех? Рамки, которые сохранили Грецию и Запад – это эстетическое видение, под которым укрывалась конкуренция, как мать над детьми, под звуки флейт (а не там-тамов). Разделение в Европе и личная конкурентность были двигателем обучения и укрывались под представлениями о красоте, такими как красивое научное объяснение, изящные искусства, изящная словесность, прекрасная дама или Просвещение (прекрасное!). На самом деле это разделение общее почти для всех известных эффективных механизмов обучения, пока не было сформулировано в четвертом натанийском постулате как конкуренция за оценку (женскую!). И что было слабым в стране? Сильные механизмы оценки. Некому оценивать, потому что нет эстетического восприятия. Любой бунт против отца – нуждается в связи с матерью. А когда нет эстетики – нет суждения.

Ибо что является источником силы суждения? Не из закона, а из эстетики, которая именно потому, что она не законность – закон происходит из нее. Нельзя лгать, потому что это некрасиво, проливать кровь – отвратительно, а воровать – презренно, точно так же как нельзя писать клише, выражаться напыщенно, создавать грубые аналогии или скулить как мышь. Эстетика – это форма для жизни – образ жизни, поэтому она не может вырасти из ничего – нет синтетической эстетики. Когда евреи отделились от всех культур и обществ происхождения, новая культура не создалась. Только новая грубость. Не плавильный котел – дыра под ним. Не слияние диаспор – взаимное уничтожение и разрушительная интерференция.

Культура – это система обучения, которая растет на протяжении поколений, и невозможно нулевое поколение (поэтому здесь родилось поколение, которое является нулем). Здесь не было ни одной доминирующей культуры, которая бы приняла иммигрантов, потому что все были иммигрантами. Но обучение никогда не начинается с нуля, оно должно иметь систему. Нет смысла в обучении с нуля, потому что нет ничего, что делает его обучением (именно, а не кошкой), кроме контекста системы. Точно так же, как каждый учебный ход и предложение в этом тексте построены на предыдущих, которые дают ему контекст. Включая первое предложение. А если недостаточно контекста или общей основы с читателем – это просто так. Кошка мяу.

Общая основа для всех диаспор, особенно после секуляризации, была узкой, и поэтому стремилась к низшему знаменателю, государственному и этническому и буркасному, а не эстетическому. А единственная доступная сегодня всем в мире высокая общая основа – большая система западной культуры – была оставлена. Израильская "культура" сосредоточилась на самых низких потребностях – еде, безопасности и размножении. А еврейская культура в Европе, строившаяся две тысячи лет, была разрушена за полвека. И когда удаляются от греков – приходят варвары. Прямо из детского сада. Демография против демократии – следующее поколение.